Впрочем, у царя Александра все это было проявлением именно его личной (династической?) русофобии. «У многих современников, особенно участников парижского взятия, зрелище «Александра среди Парижа» породило чувство не гордости, а обиды. Блистал один царь, армия же, претерпевшая столько лишении и вознесшая его на небывалую высоту, поставлена была в самое унизительное положение. В то время, как союзное начальство создало для прусских и австрийских солдат вполне приличный режим, с русскими обращались, как с сенегальцами, стараясь прятать от взоров парижан. «Победителей морили голодом и держали как бы под арестом в казармах, — писал участник кампании Н. Н. Муравьев

[96]

, известный впоследствии под именем Карского. — Государь был пристрастен к французам и до такой степени, что приказал парижской национальной гвардии брать наших солдат под арест, когда их на улице встречали, отчего произошло много драк». Не мало оскорблений претерпели и офицеры. Во второй свой приход в Париж, после знаменитых «Ста дней», в 1815 году, он нанес этому войску еще более чувствительную обиду. Заметив во время церемониального марша гвардейской дивизии, что некоторые солдаты сбились с ноги, он приказал двух заслуженных командиров полков посадить под арест. Само по себе это еще не представляло ничего необычного; одиозность заключалась в том, что арестовывать провинившихся должны были англичане, и содержаться они должны были не на русской, а на английской гауптвахте. Напрасно Ермолов умолял лучше в Сибирь их сослать, чем подвергать такому унижению русскую армию. Император остался непреклонен. Когда во время смотра русской армии при Вертю герцог Веллингтон отозвался о ней с чрезвычайной похвалой, Александр во всеуслышание заметил, что всем обязан исключительно иностранным офицерам, состоявшим у него на службе. Казалось, в нем воскресли замашки его гольштейн-готторпского деда Петра III»

[97]

.

А переходы европейских офицеров в русскую армию вовсе не были проявлением какой-то особой русофилии. Вверять свою шпагу то одному, то другому государю в Европе было в порядке вещей

[98]

.

В Дрездене была «церковь Креста». В 1234 году невеста Генриха III Светлейшего Констанция Австрийская привезла в качестве приданого в Дрезден частицу Святого Креста. Во время Семилетней войны в результате обстрела прусской артиллерией в 14 апреля 1760 года Кройцкирхе получила серьёзные повреждения, и в итоге рухнула. А потом саксонцы и пруссы под Йеной вместе сражались против Наполеона. Под Лейпцигом — дрались друг против друга. В Австро-прусской войне 1866 года Саксония активно участвовала на стороне Австрии. На основании конвенции с Пруссией от 7 февраля 1867 г. саксонские войска были преобразованы по прусскому образцу и составили 12-й корпус германской имперской армии.

А В 1944 во время боев за итальянский Монте Кассино в составе американской армии был 100-й батальон «Нисей», состоящий из японцев, живущих в окрестностях Перл-Харбора (т. е. на Гавайях

[99]

).

Глава 29

Русско-австрийская дружба

Стоит особо отметить наличие одной мощной европейской империи, с которой Россия соседствовала, но никогда, вплоть до 1914 года, не воевала.

Это Австрийская империя. Она же — Священная Римская.

С первой же имперской миссии Николая Поппеля 1488 года Вена (Прага) и Москва видят друг в друге союзников.

В 1514 году император Максимилиан направил посольство к «князю всея Руси, Василию, герцогу (magnus dux) Московскому»

[100]

. Так он именовал правителя Московии в инструкции своему послу Георгу Шнитценпаумеру.

В договорной грамоте на русском языке, подписанной Василием III, он именует себя «Божиею милостию царь (здесь и ниже курсив наш. — О. К.) и государь всея Руси и великий князь Володимерский и Московский…»

Но в немецком тексте договора, составленном в Москве, но подписанном императором в Германии и скрепленном печатью, Василий III обозначен как «von gotes genaden Kayser und Herscher aller Rewssen». В латинском варианте, датированном 3 августа 1514 г., Василий III назван «dei gratia Imperator et dominator uniuersorum rhutenorum». Таким образом, второй раз в международно-правовых документах зафиксировано императорского достоинства российского государя признание единственным европейским Императором той поры — правителем Священной Римской империи

[101]

.

Равный признан равным. Такое не забывается.

В 1525 году венский епископ Иоганн Фабри составляет описание Московии по итогам своих разговоров с русскими послами с таким (антиреформационным) выводом:

Даже во время Ливонской войны Вена искала антипольского и антитурецкого союза с Москвой, несмотря на то, что Ливония, покаряемая и разоряемая войсками Ивана Грозного, считалась Имперской территорией. Умирающий император Максимилиан Второй лишь просил царя Ивана Четвертого — «Чтоб никоторой войны убогой Ливонской земле не чинили»

[103]

.

Более того — австрийских послов в Москве никогда не оскорбляли — в отличие от литовцев, на глазах у которых опричники могли изрубить на куски подаренного коня. Им никогда не вручали царские дары от лица посольских дьяков — так в Кремле обычно унижали шведских послов: «Если с имперскими дипломатами Москва лишь играла в церемониальные игры, то их коллеги из Речи Посполитой и Швеции сталкивались не просто с унижениями и издевательствами, но подчас рисковали жизнью, приезжая в Кремль»

[104]

.

В 1580 году Иван Грозный отправил в Прагу к императору Священной Римской Империи Рудольфу («в Прагу к цесарю Рудольфу») посла Истому (Леонтия) Шеврыгина. Одна из тем переговоров — закупка военных товаров, в чем Прага Москве отказала.

И все же этот визит стал вехой в культурной истории России. Ибо тот Истома стал первым русским, которому было позволено надеть «немецко платье»

[105]

.

При наличии общих врагов Москва и Петербург столетиями были в союзе в Веной (кроме опереточной имитации войны в 1809–12 годах

[106]

).

6 августа 1726 г. Россия подписала союзный договор с Австрийской монархией. Причем именно в силу союза Петербурга и Вены в числе врагов оказался далекий Париж: зажатый со всех сторон австро-испанской империей Габсбургов, Париж создавал свой дипломатический «восточный барьер»: Швеция, Польша, Турция должны были давить на Австрию по ее северо-восточным границам. Но для России именно эти страны были ее соседями, с которыми у нее были свои вековые споры. Так она логично становилась союзником Австрии, а, значит, вероятным противником Франции…

После сокрушения Франции Петербург и Вена вместе составили Священный Союз. О его замысле приведу наблюдения еп. Василия Лурье (из его фейсбука в июле 2023 года; эта цитата займет несколько следующих страниц):