Неуправляемость и непредсказуемость грабительских интересов казаков привели Екатерину Великую к мысли о ликвидации Запорожской Сечи. Ведь одно дело — когда они воевали и грабили от своего имени обитателей «дикой степи», а другое — когда их стали воспринимать как подданных Ея Величества. Теперь они могли, не зная тонкостей имперской дипломатии, стать виновниками большой войны европейских империй [49] .
Манифест Екатерины II от 18 ноября 1768 года «О начатии войны с Оттоманскою Портою» обвинял запорожцев в том, что своим разбоем они создали казус белли — и турецкая Порта «вздумала пользоваться посторонним случаем, то есть разорением татарской слободы Балты принадлежащей Хану Крымскому, которое последовало от толпы разбойников, не уважая того, что Мы по первому известию о сем случае и прежде еще всяких жалоб с турецкой стороны повелели войскам Нашим разбойников переловить, а нашедшихся между ими подданных Наших запорожцов наказать всех, которые действительно и наказаны уже по мере их преступления на самой границе в виду означенной слободы Балты. Итак, ныне в наружности сие от разбойников разорение татарской слободы Балты умышленно от Порты на счет войск Наших поставляемое» стало поводом для объявления Турцией войны России.
Старый казак вспоминал уже в начале 19 века:
«некоторые куринные Отаманы делали им поблажку, ибо не всякий Ватажок собравши шайку тайно, ходил на добычу; но большею частью за ведомом куриня, по той причине, что когда бывало убирается Ватажок на добычу, и просит у Отамана Козаковъ, то куринный Отаман приказы дает Ватажкови: ну братчику, гляди-ж, щоб ты якого козака не утратив; сиречь: крадь, да кинци ховай. Тогда Ватажок надеясь на свое характерство отвечает Отаману: ни, батьку! будутъ вси цили. И так сиромы до таковой степени щалостей по своему характерству доходили, що после разбоев грабительств и убійств, делали такия ище страшные и безчеловечные неистовства, що нелепо и говорити и на бумагу положити. О семъ доходили жалобы не только до Сечи но и до Столицы, чрез що самое почти и Сечь атакована и уничтожена» [50] .
Это привело к последнему в до-советской истории конфликту русских и украинских военных. В 1775 году войска генерала-поручика Петра Текели вместе с валашским и венгерскими полками генерал-майора Фёдора Чобры в составе пяти полков конницы-пикинеров, гусар, донцов и десяти тысяч пехоты подошли к Запорожской сечи. Запорожцы праздновали, часовые спали, Орловский пехотный полк с эскадроном конницы прошёл незаметно через всё предместье и без выстрелов занял Новосеченский ретраншемент. Внезапность действия русских войск деморализовала казаков. Текели зачитал ультиматум, и кошевой Пётр Калнышевский получил два часа для размышления. Старшины с участием духовенства после длительного обсуждения решили сдать Сечь. Однако, подавляющее число рядового казачества намеревалась вступить в борьбу с царскими войсками. Много усилий приложил кошевой Пётр Калнышевский и глава сечевого духовенства Владимир Сокальский, чтобы убедить казаков покориться. Они объясняли свою позицию нежеланием проливать православную кровь. Из Сечи были конфискованы казна и архив. После этого артиллерия Текели сравняла с землёй уже опустевшую крепость.
И все же даже в середине 20 века казаки воевали в центре Европы — в том числе и с мирным населением.
«6 июля 1944 г. было принято решение о переброске Казачьего Стана в северо-восточную Италию. Осенью 1943 г., уже после падения фашистского режима в этой стране, немцы организовали в данном районе особую провинцию «Адриатическое побережье» (Adriatisches Kuestenland), но из-за постоянных ударов со стороны коммунистических партизанских бригад «Гарибальди» и «Озоппо» положение немцев было шатким. Успехи партизанских бригад и вынудили германское командование послать в Италию казаков. В конце июля — начале августа 1944 г. на железнодорожных станциях Карнии и Понтеббы высадились первые несколько тысяч казаков под командованием походного атамана Т. И. Доманова. А 1 сентября 1944 г. П. Н. Краснов, в ответ на запрос от 11 августа, известил германский главный отдел рабочей силы, что казаки размещаются в выделенной им области расселения на Адриатическом побережье: «Первые воинские казачьи формирования уже высадились на него, другие находятся на пути туда. Территория будет освобождена от банд, и тогда на эту территорию прибудут для поселения небоеспособные казаки и казачьи семьи».
С осени 1944 г. в Карнии даже стал выходить журнал под названием «Казачья земля». Итальянские городки были переименованы в станицы, а центр казачьих поселений — Алессо — в Новочеркасск, главную площадь города назвали именем атамана Платова, а одну из главных улиц — Балаклавской.
Местных жителей, случалось, выселяли (так, скажем, в Алессо из итальянцев были оставлены только пекарь и переводчик). На конфискованных земельных участках казаки выращивали привычные им овощи, постепенно наладились и другие сферы быта. Осенью 1944 г. в каждую станицу или округ был назначен священник. В тех городках, откуда выселили местных жителей, богослужения совершались и в реквизированных католических храмах.
23 октября 1944 года в новом письме митр. Анастасию П. Н. Краснов предложил на кафедру Донскую, Кубанскую и Терско-Ставропольскую другую кандидатуру — епископа Афанасия (Мартоса), который с 15 августа 1944 г., после эвакуации из Белоруссии, проживал в г. Францесбаде (ныне Чехия). При этом генерал отмечал:
«В настоящее время казаки с их семьями устраиваются на жизнь в Северной Италии на отведенной им и отвоеванной у партизан Бадимо земле. Налаживается и их духовная и церковная жизнь… Соответственно делению Казачьей земли на 3 округа: Донской, Кубанский и Терско-Ставропольский создано три благочиния и назначены благочинные. Устраиваются церкви… Является необходимость в назначении им Пастыря-Епископа; в создании особой Донской-Кубанской и Терско-Ставропольской епархии…. Не нужно казакам особенно ученого, но нужно честного, верующего, неподкупного и понимающего, что сейчас в казаках, как нигде, ярко горит пламя православной веры и нельзя его равнодушием и непониманием казачьей души угасить».
«В ночь со 2 на 3 мая казаки вышли в свой последний поход через Альпы. Он оказался очень тяжелым, в начале похода у с. Оваро партизаны перегородили горную дорогу и потребовали сдачи всего транспорта и оружия. После короткого жаркого боя казаки одержали полную победу и расчистили себе дорогу (при этом были убиты командовавшие нападавшими два католических священника). Партизаны сожгли, предварительно заперев двери, госпиталь в Оваро, в котором сгорело около 20 больных казаков…» [51]
Прочитав лишь последнюю фразу, конечно, можно задавать вопрос «А нас-то за что?!» Ответ, однако, — «См. выше».
И если именно те казаки, что нарочито считались носителями и защитниками традиционной православной казачьей культуры, вели себя так в середине 20 века и в Италии, то как можно верить в то, что их предки не совершали жестокостей при покорении Сибири? И можно ли вообще считать, что нравы казаков как-то принципиально отличались от нравов турецких янычар, польских гусар или московских стрельцов?
Желающие могут помнить и гордиться своими разбойными дидами и их делами. Мне же восхваление казачества без напоминания об их наступательно-грабительской тактике кажется крайне опасным. Казачьи школы и классы создаются по всем былым казачьим краям. Это «наша история» — Да. Но я не слышал, чтобы в странах Скандинавии создавались государственные школы юных викингов-норманов, обучающих основам пиратства и набегов. Есть прошлое, которое лучше похоронить, а не воспевать.
Казачьи войны в Европе можно прочитать как еще один «русский след» (хотя и не-московский) в европейской истории: Весьма вероятно, что европейцы этих казаков считали русскими и что они оживили старые европейские страхи перед мадьярами… Да и сами казаки называли себя русским именем
[52]
.